Есть такой мем: «культура гибнет». Это комплексный мем, вокруг него чего только ни накручено: и что нравы падают, и что книг больше никто не читает, и что люди в целом тупеют. Последний всплеск — сетования по поводу гибели гуманитарных наук. Гибнут они повсеместно, не только в России, переживающей великие реформы в сфере культуры, образования и науки. В Британии попытка осмысления этой проблемы уже породила литературный шедев𠘗 трилогию Ларса Айера о двух университетских философах, погрязших в администрировании и вынужденных преподавать этику бадминтона.
В Штатах с проблемой тоже столкнулись: в июне был обнародован доклад Американской академии искусств и наук о положении дел в гуманитарном образовании, где приводятся данные о резком падении количества студентов, выбирающих гуманитарные специальности. Авторы документа призывают начать общенациональное обсуждение проблемы, потому что упадок humanities не только выхолащивает сам процесс образования, но и грозит тем, что люди в конечном итоге забудут, кто они такие. И общенациональное обсуждение началось, причем в нем сразу же возник аргумент специфически консервативный.
Литератор Ли Сигель опубликовал в The Wall Street Journal колонку, в которой выражает глубокое удовлетворение происходящим. Гуманитарные науки он сводит к специальности «английская литература» (другие языки и литературы, философия, история, искусствоведение и прочее не представляются ему достаточно важными, чтобы заботиться об их судьбе), после чего объявляет, что закат университетского литературоведения следует только приветствовать, потому что он несет с собой освобождение литературы от крючкотворства ее интерпретаторов. Литература, говорит он, создана, чтобы потрясать души и открывать иные миры. В ней обитают истина и красота. Экзамен по литературе — святотатство; прослушать курс — значит не встретиться с книгой. «Для преподавания литература слишком священна — единственное, что с ней можно делать, это читать». Ли Сигель, конечно же, заканчивает свой текст цитатой из «Моби Дика», в которой Измаил говорит, что китобойный корабль был его Йелем и его Гарвардом. За «Моби Дика» я и зацеплюсь.
Этот великий роман потряс многие души и определил множество жизней, но была среди них как минимум одна, для которой он оказался роковым. Я имею в виду жизнь Зелига, героя одноименного фильма Вуди Аллена, страдавшего комплексом хамелеона. Куда он ни попадал, он начинал мимикрировать под окружающих, пока не становился совершенно от них неотличимым. По ходу фильма выясняется, что причиной, вызвавшей эту патологию, был стыд Зелига за то, что он никак не мог прочитать «Моби Дика» — книга была для него столь священной, что он готов был полностью отказаться от себя, лишь бы не выдать своего чудовищного незнания. Объявить нечто священным — значит отказаться понимать это нечто и вступить с ним в совершенно нерациональные отношения зависимости, обставленные многочисленными подменами. Семинар по творчеству Мелвилла в такой ситуации мог бы оказаться целительным.
Я назвала аргумент Ли Сигеля консервативным, но консерватизм здесь нужно понимать широко — как консерватизм мышления, а не как политическую аффилиацию. Говорить о ненужности теоретизирования можно и с крайне левых или даже анархических позиций, какими славится американская академия. Взять хотя бы Ноама Хомски: сеть полнится отрывками из его интервью о французских философах, в которых он называет Жижека, Лакана, Кристеву и даже Фуко шарлатанами. Новая волна перепостов поднимается с регулярностью в несколько месяцев: «В политическом разговоре предъявлять надо факты, а не пространные соображения неизвестно о чем»,— говорит бывший лингвист, давно превратившийся в активиста. Аргумент Хомски удивительно похож на аргумент Сигеля, только священными оказываются у него не тексты, а факты. Нечего усложнять простые вещи в невразумительных текстах, надо излагать, а не теоретизировать. Пусть гибнет такая наука!
В ряду вызывающих консервативный гнев французских философов особняком всегда стоит Мишель Фуко. Он тоже писал сложно, но что-то заставляет упрощенцев отделять его от всех остальных. Автор теории речевых актов Джон Серль даже рассказывает на этот счет специальную оправдательную байку. Однажды он будто бы спросил Фуко, зачем тот пишет так изысканно и непонятно, на что Фуко ответил: «Во Франции приходится быть на десять процентов непонятным, иначе люди решат, что ты недостаточно глубоко мыслишь». Серль это объяснение принял, но решил проверить его истинность в разговоре с социологом Бурдье. Бурдье выслушал байку и ответил: «Ну что вы, далеко не на десять, непонятным нужно быть процентов на 20-30».
Забавно, что многомудрый Серль не уловил в этих ответах иронии. Французы демонстрировали единство культуры, которая знает, как отвечать на посягательства упрощенческого консерватизма, а он увидел в этом лишь груз бессмысленных традиций. Умению вычленять иронию как раз и учат обычно в курсах по истории литературы — и там же формируется склонность к ниспровержению ложных богов и некоторое презрение к фактам.
И вот эта культура действительно гибнет. Мем превращается в данность. А если смотреть на американские дискуссии о humanities, то уже и превратился.